В «огневом мешке» (сокращено)
Мой родной 45-й горно-стрелковый полк после многодневных наступательных боев перешел к обороне. Отдельные горнострелковые роты освободили так называемый «огневой мешок», в котором они сидели несколько дней. На самом деле от самих рот осталось одно название, так как в каждой из них насчитывалось не более двух десятков бойцов. Роты шли на отдых и пополнение людьми и оружием.
Участок обороны занял взвод пешей разведки полка – с задачей вести наблюдение за противником и оборонять рубеж «огневого мешка». Разведчики начали выполнять роль боевого охранения.
Однажды командир полка вызвал меня к себе и говорит: «Николай, надо посмотреть, что делается у разведчиков. Как окопались? Чем надо помочь? Как ведет себя противник? Там с ними начальник разведки полка, но сведений от него пока не поступало. Ответ надо дать к утру». Командир предупредил, что «поляну смерти» необходимо пройти с наступлением темноты, в дневное время переходить ее было опасно. Мне оставалось только ответить «Есть!».
Для выполнения задания я взял из саперной роты разведчика – одному ночью ходить, даже в своем тылу, запрещалось.
Кажется, все было предусмотрено, выполнены писаные и неписаные правила, получен подробный инструктаж, осталось ждать наступления темноты. И вот мы в пути. Идем молча. Переходя через злосчастную поляну, мы ускорили шаг, это получилось как-то непроизвольно, без нашего желания и участия, ноги сами пошли торопливее. Однако на переднем крае стояла тишина, видимо бойцам принесли ужин. Я мог бы подробно рассказать о характере работ на переднем крае, в нейтральной полосе и в глубине обороны, так как в течение всей войны занимался этими вопросами. Нейтральная полоса – это зона моей деятельности на фронте.
* * *
Я уже говорил: в этой полосе работают только саперы, находясь там, страха никакого не чувствуешь, хотя противник от тебя – всего на бросок гранаты. Здесь падают снаряды и мины, как свои, так и не долетевшие от противника, но некрупных калибров. Авиация нейтральную полосу, как правило, не трогает, чтобы не поразить свои войска. Зато ружейно-пулеметный огонь, свой и противника, косит и траву, и даже мелкий кустарник.
Несмотря на эти страхи, опытный, бывалый сапер приспосабливается и спокойно работает в этой опасной зоне, часто лежа, особенно при установке мин или при разминировании. Когда обстановка на переднем крае обычная, только периодически вспарывают воздух пулеметы, взлетают ракеты, иногда падает мина, то саперы работают спокойно. И наоборот, когда стоит тишина, фрицы молчат, в душу закрадывается страх, в голову лезут самые различные мысли. Вот тогда становится жутко. Значит, враг что-то замышляет, а мы ведь работаем совсем рядом от него. Вот тогда ухо надо держать востро, а глядеть в оба. В буквальном смысле слова – сжимаешься как пружина и готовишься к любым неожиданностям.
* * *
Наконец все перипетии перехода остались позади, мы со связным пришли к разведчикам.
– Добрый вечер, – сказал я, подойдя к открытому окопу.
– Добрый, если не шутишь, – ответил мне начальник разведки полка. С ним в окопе находились командир взвода разведки и фельдшер стрелковой роты. Окоп имел в длину около трех метров, а в глубину – не более метра. Фамилии их я не помню, а может быть, и не знал, так как в пехоте смена командиров проходила очень часто, а на переднем крае – в особенности.
– Как ведут себя фрицы? Заметны ли какие изменения в их действиях и поведении? Что наблюдаете у них нового, необычного? – Эти вопросы я задал начальнику разведки.
– Обстановка на нашем участке, да и у соседей, пока спокойная. Противник, видимо, смирился с таким положением, тем более что он сидит на господствующих высотах и контролирует все наши подходы, его это устраивает, – ответил мне полковой разведчик.
Много вопросов мы обговорили, я рассказал ему о последних событиях в штабе полка, дивизии и вообще на Кубанском фронте.
Я проверил, как разведчики окопались, наличие оружия, боеприпасов, знание бойцами задачи, питание взвода, взаимодействие с соседями. Обычно разведчики окапываться не любят, это занятие не для них, здесь было то же самое: стрелковые ячейки отрыты на глубину не более полуметра – вот и вся крепость. Я сказал командиру взвода, что надо углубить окопы до полного профиля, то есть на глубину 110 сантиметров.
Здесь надо заметить, что разведчики расположились в так называемом «мертвом пространстве» от ружейно-пулеметного огня. Пули противника пролетали значительно выше, задевая верхушки кустарника и не причиняя вреда бойцам. Поэтому командир взвода и начальник разведки к моей просьбе отнеслись несколько с холодком, скептически, без особого желания. Кроме того, я указал на скученное расположение бойцов, потребовал рассредоточить их, распределив по двое (трое) в окопе. Однако оба командира со мной не согласились, сославшись на то, что бойцов у них мало, а компактное размещение их удобно для управления и значительно безопаснее, так как противник находится под боком.
Надо сказать, доводы они приводили вполне обоснованные, однако немного позднее я убедился в своей правоте, а они оказались неправы, но в тот момент каждый остался при своем мнении.
Побеседовав с командирами и бойцами, мы со связным стали собираться в обратный путь.
* * *
По непонятным причинам противник начал беспокоиться, с его стороны послышались шум, лязг оружия, команды, а затем немцы открыли бешеный, ураганный ружейно-пулеметный огонь. Фрицы как будто с цепи сорвались. К ружейно-пулеметному огню добавился огонь минометов и орудий. Пули свистят поверх наших голов, не причиняя нам вреда; а снаряды и мины летят в глубину нашего боевого порядка, и там слышатся их разрывы. Мы стоим с начальником разведки в окопе и не можем понять! причину возникшей стрельбы. Фрицы, как правило, ночью никогда не ходили в наступление или атаку. На всякий случай начальник разведки дал бойцам команду: «Внимательно наблюдать. Подготовиться к бою. Если противник пойдет в атаку – отбить». Между тем в окопе произошел следующий разговор:
– Николай, пожалуйста, выйди из окопа и поищи другое укрытие, – сказал мне начальник разведки полка.
– Ничего, будем отбиваться от фрицев, а в этом окопе места достаточно, – ответил я и подготовил автомат к бою. Потом сказал:
– Как только обстрел прекратится, и немцы успокоятся, мы со связным пойдем в штаб полка. Уж если придется умирать, то в компании легче. Однако он настойчиво предложил мне и фельдшеру покинуть окоп, а то ненароком одним снарядом накроет всех четверых и тогда командовать бойцами будет некому. Он как будто что-то предчувствовал, и голос у него был не тот, что прежде. Этот довод убедил меня, и после некоторой перебранки мы с фельдшером укрытие покинули. Более того, меня как будто что-то беспокоило, кто-то в мои уши как будто шептал: «Уйди из окопа». И так несколько раз. Я пополз в сторону противника, а в 10-12 метрах нашел ячейку для стрельбы лежа, положил две лимонки, диск автомата и приготовился к бою. В этой ячейке лежало довольно толстое ватное одеяло, которым впоследствии я укрылся. Окоп оказался для меня узким, и мне пришлось лечь на правый бок. Для расширения и углубления окопа ни времени, ни лопаты не было.
Лежу и наблюдаю за тем, что происходит вокруг. Шквал огня стал ослабевать, некоторые огневые точки врага замолкли, но ракеты по-прежнему освещали местность нейтральной полосы.
В наступившей тишине мне послышался шелест крупнокалиберного снаряда, который пролетел высоко над нами. По времени полета и долетевшему звуку разрыва я определил его падение на расстоянии около полутора километров от нас. Через короткое время пролетел такой же «гостинец», однако он разорвался значительно ближе к нашему расположению. Полета третьего снаряда я не слышал. В нашем кустарнике возникла яркая вспышка. Меня сильно толкнуло теплой и упругой ударной волной, а в левую ногу впилось что-то острое и горячее. Это был осколок от снаряда, в ушах звенело, кругом стоял смрад, меня присыпало землей, и я понял, что ранен. Однако рана оказалась неопасной, нога шевелилась, кость не повреждена. Ватное одеяло сыграло защитную роль, оно смягчило удар, и осколок вместе с ватой застрял в мягких тканях ноги.
Подготовленное мной к стрельбе оружие оказалось на месте, его только присыпало землей. Пока я ощупывал рану, подполз фельдшер, чему я очень обрадовался, – мне показалось, на этом участке не осталось ничего живого. Вид фельдшера и его поведение не предвещали хороших известий, так оно и получилось. Я по каким-то непонятным причинам это предчувствовал. Фельдшер был ранен в ягодицу, но не опасно. Он сообщил страшную весть: снаряд попал прямо в окоп, который всего пять минут назад мы с ним покинули, оставив там начальника разведки полка и его командира взвода. Оба они погибли, а на месте окопа осталась огромная воронка.
Часть бойцов была ранена, трое убиты. Вокруг стоял стон. Фельдшер перевязал тяжелораненых, а я собрал бойцов и сержантов, которые могли двигаться, для отправки в тыл. Из оставшихся в живых бойцов и сержантов я организовал оборону участка, поставил перед ними задачу и пообещал прислать подкрепление и командира. Помогая друг другу, легкораненые двинулись в тыл. Без особых приключений мы прошли проклятую «поляну» и добрались до штаба полка, где нам объяснили, почему всполошились немцы. Оказалось, соседний полк начал смену боевого порядка, а противник заметил это и открыл из всех видов оружия ураганный огонь. Видимо, фрицы посчитали, что мы утром перейдем в наступление.
* * *
В штабе я подробно доложил обстановку в «огневом мешке», а после пошел в санитарную часть полка. Оттуда меня направили в эвакогоспиталь, который находился в Краснодаре. Здесь меня подлечили и выдали справку, в которой было написано: «Слепое осколочное ранение одной трети левого бедра». Вскоре я снова вернулся в свой полк, где около месяца носил марлевую повязку и посещал полковую санитарную часть. Наш полк продолжал оборонять тот же участок. Снова наступила привычная фронтовая обстановка: боевые друзья, полевая жизнь у костров, отдых в окопах и блиндажах или в палатке, а чаще под открытым небом.
До сих пор не могу понять, что случилось тогда в окопе, в котором происходил разговор с начальником разведки полка. Мое счастье, судьба, случай или везение? Если бы мы с фельдшером остались в этом злополучном окопе, то была бы братская могила на четверых. Надо сказать, случившееся не могло быть предчувствием начальника разведки. Он ведь тоже не хотел умирать. Выпроваживая меня и фельдшера, он фактически спас нам жизнь.
В данном конкретном случае говорить об известных постулатах вроде выручки и взаимовыручки или «сам погибай, а товарища выручай», мне кажется, неуместно. Здесь что-то иное. Возможно, это простое стечение обстоятельств или простая случайность. На фронте все бывало, любые неожиданности и даже курьезы. Другой скажет: «И не такое случалось, подумаешь, жив остался, а сосед или товарищ погиб», – и приведет в свое оправдание историю из своей фронтовой жизни. А возможно, после прочтения этого рассказа тоже задумается, и окажется, что все не так просто. Возможно, существуют какие-то подспудные, подсознательные предчувствия, неизвестные нам, но в нужный, критический момент они руководят нами, управляют нашими действиями или подсказывают нам наиболее благоприятный вариант.
|