Сапер и юрист
Сапер ошибается раз в жизни
Кстати, данная поговорка означала не только гибель от неприятельской мины. Порой, как рассказывали мне фронтовики, первые эшелоны наступающих войск саперы обязаны были проводить лично через минные поля по проделанным ими же проходам. Вот и шел такой чернорабочий войны впереди танка, за которым шагал особист с пистолетом в руке, чтобы на месте расстрелять сапера, если бронированная машина вдруг подорвется... Объяснение «проглядел мину» тогда не принималось – сапер объявлялся властью чекиста врагом и диверсантом. Так что поговорка «Сапер ошибается раз в жизни» для наших солдат имела двоякое значение: или подорвешься, или получишь пулю от «смотрящего». Конец один.
Саперная работа
По словам Дульнева, немцы постоянно готовили какие-то «сюрпризы», в чем были большими мастерами. Применял противник и «прыгающие» мины, и «растяжки». Только чуть заденет, случалось, наш сапер вражеское проволочное заграждение без предварительного осмотра и тут же либо раздается взрыв умело замаскированной мины, либо взлетает вверх осветительная ракета. И тогда по саперам открывается жестокий огонь.
Прыгающие мины частенько устанавливались на дорогах в шахматном порядке. Взрывались эти штуковины на высоте полутора-двух метров. Осколки разлетались до трех метров вокруг. «Очень трудно обезвреживать такие мины, нужны большая осторожность и мужество. Если ошибешься, не проверишь дно и дернешь мину, отложив ее в сторону, сразу срабатывает взрыватель...» Так что за разгадками «сюрпризов» нередко стояли человеческие жизни.
Как отметил ветеран, если в своем «хозяйстве» разобраться можно было – поля с точным количеством установленных на них мин были зафиксированы на соответствующих картах и риск заключался в умении вынуть взрыватель, то минные поля противника были уравнением со многими неизвестными. Неизвестно, в каком порядке установлены мины, какого они образца, в каком количестве и с какими хитростями: «Иное поле было утыкано минами, как огурцами!».
Люди выбывали из строя практически ежедневно: «Увы, ошибки были. И даже если боец оставался жив, то без рук-ног. Знаете, мне легче было работать одному, чтобы близко никого не было. В себе-то я был уверен, но не дай бог, кто-то рядом оплошает». А оплошности во многом объяснялись тем, что инженерные подразделения нередко комплектовались из «нестроевиков», которые не годились по состоянию здоровья к службе в стрелковых, танковых или артиллерийско-минометных частях, а также из бойцов, имевших физические недостатки после ранений и излечения в госпиталях. Обучать приходилось, что называется, в деле. «Их бы потренировать месяца три на полигоне, да разве кто позволит?».
А что такое снять даже одну мину? Ведь она не торчит, не красуется, как гриб-мухомор, а затаенно лежит в земле, присыпанная, упрятанная, и ждет, когда сапер совершит ошибку, чтобы еще раз подтвердить всем известную поговорку. А тот осторожно ползет от мины к мине и, постепенно теряя им счет, щупает занемевшими от холода пальцами каждый сантиметр мокрой или заснеженной земли. С миноискателем на виду у врага не пройдешь. Правда, от него было мало толку – приборы реагировали на металлические предметы, а этого добра вокруг хватало.
«Работали щупами – это что-то типа шомпола. Дело, считай, ювелирное. Ползешь медленно, осторожно, чуть дыша, перед собой прокалываешь каждый сантиметр земли. Взял чуть в сторону – пропустил мину. От напряжения даже зимой гимнастерки были мокрые от пота. Ракета взмыла в небо – ждешь, до дрожи застываешь от холода. Но на удивление болели редко».
С особым чувством говорит Дульнев о собаках, острый нюх которых спас немало жизней бойцов и командиров: «Они работали безошибочно».
Потери
Война оставила в памяти ветерана немало зарубок. Тяжелые бои, потери боевых товарищей, радостные дни освобождения от фашистов советских городов и деревень, светлый День Победы и многое другое, о чем он в послевоенные годы никогда не забывал. Одно из воспоминаний ветерана связано с тяжелым боем, который произошел в феврале 1943 года в поселке Энем, что на Кубани: «Тогда вся моя рота полегла. Несколько человек уцелели чудом».
В то утро Дульнев со своими подчиненными возвратился с передовой, где проводил минирование. Не успели саперы отдохнуть после напряженной работы, как КП полка атаковал вражеский батальон. Дульнев тогда чудом остался жив. В том бою он потерял боевого друга – гвардии лейтенанта Демичева.
Война «под мухой»
Спросил о наркомовских 100 граммах для саперов: «В обед или когда возвращались с задания – выпивали. Но если предстояло работать – не разрешал, и сам ни капли в рот не брал. Один раз изменил этому правилу и вроде выпил немного, но едва не погиб. Тогда и зарекся». Сказал, что и в этом, и во многом другом был жестким командиром: «Если у офицера нет воли, характера, требовательности к себе и подчиненным – толку не будет». Подобное было и с курением: до задания дыми сколько хочешь, но ночью огонек самокрутки мог стать мишенью для вражеского снайпера. Сам Дульнев бросил курить после ранения – врач запретил.
Орден Александра Невского
Батальону поставили задачу – обеспечить наступающим войскам брешь шириной 350-400 м в первой линии обороны врага. ДОТы стояли друг от друга на расстоянии 50-70 м. В течение двух суток были сформированы 9 штурмовых групп. В каждую вошли опытные саперы, пехотинцы, подносчики взрывчатки и т.д.
Разведка выявила 13 ДОТов, изучила и обследовала подходы к ним. На Дульневе лежала очень ответственная задача – организация прорыва штурмовых групп в назначенный срок и по возможности одновременного вывода из строя всех 13 ДОТов. Также требовалось поддерживать связь с артиллеристами, которые должны были бить по амбразурам огневых точек прямой наводкой. Прикрывали саперов пушки-«сорокапятки».
В намеченное время удалось подорвать все 13 ДОТов. Немцы после взрыва были так оглушены, что даже двигаться не могли.
Дульнев после обследования подземного каземата поднялся на поверхность: предстояло выбрать позицию для корректировки артиллерийского огня. Уже рассвело, рассеялся туман и офицер, видимо, стал хорошей мишенью для вражеского снайпера. Выстрелом ему буквально разворотило ногу: «Боли не почувствовал, но сапог развернуло в другую сторону». Бойцы разрезали обувь, наложили шину из деревяшек и, уложив на сетку кровати, потащили к своей передовой.
Орден Александра Невского в госпитале вручал комбат, который и рассказал, что снайпер вел стрельбу из ДОТа, который разведчики не сумели выявить.
После лечения выписался из госпиталя инвалидом 2 группы. Но отказался от инвалидности, когда встал вопрос о службе в МВД. После долгих походов по врачам разрешили устроиться следователем: мол, работа бумажная, ей подкошенное на фронте здоровье не помешает.
Новая жизнь и снова в погонах
Только вот не ждала Дульнева сидячая жизнь: после окончания юридического института он много лет служил в Главном следственном управлении при МВД СССР. Дорос до следователя по особо важным делам. Специализировался на уголовных делах, связанных с крупными хищениями, так что командировки чередовались беспрерывно.
Много раз пути-дороги приводили в Магаданскую область. Регион, где добывается треть отечественного золота, издавна привлекает любителей острых ощущений и отнюдь не с добрыми намерениями. Геннадий Михайлович называл фамилии «авторитетов» и количество похищенного, но вряд ли кому сегодня что-то говорит, например, фамилия Скрипкина. И хотя дело было громкое, но слишком много лет прошло, ныне другие уголовные «авторитеты» на слуху. Ветеран отметил, что тогда следователи и сыщики вгрызались в дела так, что редко кто из преступников уходил от ответственности.
Разумеется, крупные хищения происходили не только на Колыме. Одно из памятных для него дел – воровство запчастей и деталей на телевизионном заводе в Воронеже. Голубые экраны тогда были дефицитным товаром, на чем и грели руки, как работники предприятия, так и их сообщники в магазинах – директора, экспедиторы. Суммы хищений для тех лет были астрономические, вот и пришлось проводить аресты в Воронеже и Курске, Чебоксарах и Белгороде...
Командировки длились и по месяцу, и по три: «Часто бывал в Средней Азии и Закавказье. Очень любил работать с местными оперативниками в Белоруссии – знающий, отзывчивый народ. А вот в Прибалтику ездить не любил». Объяснение этого у фронтовика простое: в любом кабинете или на совещании в Армении или Азербайджане разговор шел на русском языке. Но только не в прибалтийских республиках.
О многом рассказывал ветеран, в том числе и о наболевшем: «Знаете, мы ведь не жалели себя, со временем не считались. Думали о работе, жили ей, с удовольствием шли на службу. Если дело серьезное, то и ночевали в кабинете. Да, могли стакан водки после работы выпить, но чтобы взятки брать или наркотики подбрасывать, как сегодня, – такого не было. В голове не укладывается. Мы ведь боролись с преступниками по-честному. Они считали себя профессионалами, мы себя тоже, и если мы переигрывали их, то серьезные преступники винили себя: мол, сыщики или следователи оказались сильнее».
Из материалов интервью
http://okeaniya.skazochnaya.ru/index.php?newsid=5 |