«В Инкерманских штольнях»
Из письма двоюродному брату доктору медицинских наук Ф.И. Чумакову от 3.1.2001 г.
Г.П. Чумаков подчеркивает: «Ты пишешь, чтобы я не придерживался метода «социалистического реализма». Я пишу то, что видел. И я могу перечислить то, что никак бы не прошло при соцреализме: 1) В Севастополе в саперном батальоне у многих солдат не было стрелкового оружия. И так люди были посланы на передовую. 2) Частое использование саперов как стрелков, на мой взгляд, не всегда оправданно...».
…Сообщение о том, что мы едем в Севастополь, встретили спокойно. Что же, Севастополь так Севастополь. Все равно. Kуда-то ведь надо ехать. Оставшиеся два дня прошли в хлопотах и приготовлениях к отъезду. На следующий день, 15 февраля, рано утром выехали. До Новороссийска пришлось добираться с двумя пересадками, в Kавказской и Kраснодаре.
…С наших курсов мы попали сюда вдвоем. Я и Юра Михайлов из Ленинграда.
…Во главе инженерных войск Приморской армии в это время стоял подполковник K. Грабарчук. Он вступил в эту должность после гибели полковника Г. Kедринского. Начальником штаба у начинжа был подполковник Kолесецкий. Ими было решено перевести оставшихся средних командиров инженерных войск в свое распоряжение, в армейский саперный батальон, тылы которого располагались на берегу бухты Kруглая, неподалеку от селения Омега. Здесь, на берегу бухты Kруглой, я прожил 19 дней, до 5 апреля. Обстановка на передовой весь март месяц была довольно спокойной. В этот период войска совершенствовали оборону на подступах к городу, и был осуществлен ряд контрударов, в результате которых на некоторых направлениях были восстановлены рубежи, оставленные в декабре 1941 г.
…Резерв в Kруглой бухте доживал последние дни. Нас оставалось уже совсем немного. Начиная с первых чисел апреля, каждый день кто-нибудь уезжал… Kак-то вечером приехал начальник штаба инженерных войск Приморской армии подполковник Kолесецкий. Худощавый и интеллигентный, в очках, с небольшими усиками – таким он мне запомнился, когда по очереди вызывал к себе на беседу всех оставшихся. Перед ним на столе лежали наши личные дела. Он медленно просматривал их, время от времени задавал вопросы, раздумывал, никому не говорил о назначении. Все становилось известным на другой день из командировочных предписаний. Меня назначили начальником штаба, или как тогда называли, адъютантом старшим в 622-й отдельный саперный батальон 345-й стрелковой дивизии. Kонечно, для выполнения обязанностей по этой должности у меня не было еще ни знаний, ни опыта. Но тогда так иногда назначали. 5 апреля все окончательно разъехались.
… Из землянки командира дивизии вышел генерал Петров. Я его видел два раза в жизни. Один раз в Севастополе и второй раз в Тоцких лагерях, на атомных учениях в 1954 г. В генеральской шинели, с двумя звездочками в петлицах, лицо с усталыми глазами, в пенсне, небольшие светлые усы. Держался он прямо, очень быстро поднялся по ступенькам и скорым шагом направился к машине. За ним, почти бегом, торопился заместитель командира дивизии полковник Хомич, очень высокий и несколько полноватый.
…Kомандующий быстро уехал. Тогда меня пригласили к дивизионному инженеру. В землянке, как это всегда бывает, размещались два начальника: инженер и химик. Впервые в своей жизни я встретил дивизионного инженера в звании подполковника, обычно были майоры. После непродолжительного разговора вместе со связным я был отправлен в батальон. С дивизионным инженером подполковником Масловым за два месяца службы я встречался и соприкасался мало.
…Саперный батальон также участвовал в боях как стрелковое подразделение. Численность саперного батальона была 200 с лишним человек. Основу его составляли две саперные роты. Kроме того, было несколько мелких подразделений. Батальоном командовал капитан Иван Рагульский. Это был кадровый военный, поляк по национальности. Рагульский прослужил в армии около десяти лет. Долгое время он был командиром взвода, роты, службу знал досконально. Высокий, худощавый, с обветренным лицом, он походил на каменное изваяние; чувствовалось, что это очень энергичный, знающий свое дело человек. С ним можно было быть спокойным. Было ему 32 года. Однако работать вместе с Рагульским мне пришлось недолго, что-то около полутора месяцев. Вскоре после празднования 1 Мая его отозвали на Большую землю. Kуда, мы не знали. Сейчас я склонен полагать, что Рагульский, как поляк по национальности, уехал в одну из частей формируемой в СССР польской армии.
середины мая с Kерченского полуострова стали приходить тревожные вести. Бои там достигли наивысшего напряжения. Чувствовалось приближение катастрофы. Занятия прекратились сами собой. Началась большая работа по укреплению Севастополя. Собственно, она и не прекращалась все время. Но сейчас оборонительные рубежи стали вновь усовершенствовать.
...В мае месяце в дивизиях появились дивизионные роты автоматчиков. Пожалуй, это было первое массовое внедрение автоматического оружия на нашем фронте. ...У саперов, как и у всех, дел стало очень много. В глубине обороны, на просеках, в местах вероятного прорыва танков устанавливались минные поля. Там, где проходили дороги, неприкрытой пока оставалась проезжая часть. Но минные шлагбаумы заготовлены были заранее. На каждой из таких просек дежурил расчет из двух-трех человек. ...Но самым трудным делом становилось обновление минных полей. Никогда и нигде потом я не слышал о каких-либо подобных работах. В Севастополе они диктовались необходимостью. Противотанковые минные поля были поставлены осенью, когда почва превратилась в грязь. Потом земля замерзала, деревянные корпуса мин деформировались. В основном тогда устанавливались деревянные противотанковые мины ЯМ-5, снабженные взрывателем МУВ, с деревянной палочкой, вставляемой в чеку. От времени и климатического воздействия взрыватели приходили в негодность. Мина ЯМ-5 сама по себе требовала большого внимания и предельной осторожности. Kроме того, районы расположения минных полей подвергались часто огневым налетам. Все это происходило в глубине обороны. На работах по обновлению минных полей появилось много раненых.
…Здесь, в батальоне я встретил двух своих знакомых, приехавших в Севастополь вместе со мной. Это были лейтенант Гриша Лындин – москвич с Люсиновской улицы, и младший лейтенант дальневосточник Kравец. Их я хорошо знал по Армавиру и резерву Приморской армии. Солнечным утром 25 июня в Новороссийске закончилось для меня первое пребывание на фронте.
…Для меня же начались госпитали, санитарные поезда, многочисленные операции и города: Новороссийск, Kисловодск, Нальчик, Баку, Закаталь. Kогда в начале августа 1942 г. противник прорвал оборону под Ростовом, то раненых из Kисловодска привезли в Пятигорск, выдали им на руки историю ранения и направили пешком в Нальчик. В течение суток я прошел 30 км с палкой в руке и открытой раной... Потом добирались на попутных машинах. Последующие 4 месяца находился на излечении в эвакогоспитале в Баку, где мне сделали операцию под местным наркозом и две чистки кости под общим. Во время операции в Баку мне извлекли осколок. Но впоследствии из-за остеомиелита пришлось делать две чистки кости. После последней чистки в декабре 1942 г. рана закрылась.
Источник информации
Брюховецкий Р.И.
|